Назад на страницу areopag.com
Вл. Соловьев. Стихотворения
---
Владимир Соловьев
(1853-1900)
-Милый друг, иль ты не видишь...
-Бедный друг, истомил тебя путь...
-От пламени страстей нечистых и жестоких
-Три свиданья (поэма)
-Дракон (Зигфриду)
-Бескрылый дух, землею полоненный...
-Панмонголизм
-Шум далекий водопада...
-Эпитафия
(1853, Москва - 1900, с. Узкое, под Москвой) Сын прославленного историка
Сергея Соловьева. Философ, публицист, критик. Провозвестник символизма.
Как поэт менее значителен, однако его концепция "вечной женственности"
воплотилась у Блока в стихах о Прекрасной Даме, а строки из стихотворения
"Панмонголизм" стали эпиграфом к знаменитым блоковским "Скифам". Пророк по
характеру. Может быть, истинный. Но притом иногда и веселый человек.
(Строфы Века, Е.Евтушенко)
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами -
Только отблеск, только тени
От не зримого очами ?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий -
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий ?
Милый друг, иль ты не чуешь ,
Что одно на целом свете -
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете ?
* * *
Бескрылый дух, землею полоненный,
Себя забывший и забытый бог...
Один лишь сон - и снова, окрыленный,
Ты мчишься ввысь от суетных тревог.
Неясный луч знакомого блистанья,
Чуть слышный отзвук песни неземной,-
И прежний мир в немеркнущем сиянье
Встает опять пред чуткою душой.
Один лишь сон - и в тяжком пробужденье
Ты будешь ждать с томительной тоской
Вновь отблеска нездешнего виденья,
Вновь отзвука гармонии святой.
(Серебряный век русской поэзии.
Москва, "Просвещение", 1993.)
От пламени страстей нечистых и жестоких,
От злобных помыслов и лживой суеты
Не исцелит нас жар порывов одиноких,
Не унесет побег тоскующей мечты.
Не средь житейской мертвенной пустыни,
Не на распутье праздных дум и слов
Найти нам путь к утраченной святыне,
Напасть на след потерянных богов.
Не нужно их ! В безмерной благостыне
Наш Бог земли своей не покидал
И всем единый путь от низменной гордыни
К смиренной высоте открыл и указал.
И не колеблются Сионские твердыни,
Саронских пышных роз не меркнет красота,
И над живой водой, в таинственной долине,
Святая лилия нетленна и чиста.
Три свиданья
Москва - Лондон - Египет . 1862 - 1875 - 1876
поэма
Заранее над смертью торжествуя
И цепь времен любовью одолев,
Подруга вечная, тебя не назову я,
Но ты почуешь трепетный напев...
Не веруя обманчивому миру,
Под грубою корою вещества
Я осязал нетленную порфиру
И узнавал сиянье Божества...
Не трижды ль ты далась живому взгляду --
Не мысленным движением, о нет! --
В предвестие, иль в помощь, иль в награду
На зов души твой образ был ответ.
1
И в первый раз,-- о, как давно то было! --
Тому минуло тридцать шесть годов,
Как детская душа нежданно ощутила
Тоску любви с тревогой смутных снов.
Мне девять лет, она...* ей девять тоже.
«Был майский день в Москве», как молвил Фет.
Признался я. Молчание. О, Боже
Соперник есть. А! он мне даст ответ.
Дуэль, дуэль! Обедня в Вознесенье.
Душа кипит в потоке страстных мук.
Житейское... отложим... попеченье --
Тянулся, замирал и замер звук.
29 июня 1898
Алтарь открыт... Но где ж священник, дьякон?
И где толпа молящихся людей?
Страстей поток,-- бесследно вдруг иссяк он.
Лазурь кругом, лазурь в душе моей.
Пронизана лазурью золотистой,
В руке держа цветок нездешних стран,
Стояла ты с улыбкою лучистой,
Кивнула мне и скрылася в туман.
И детская любовь чужой мне стала,
Душа моя -- к житейскому слепа...
И немка-бонна грустно повторяла:
«Володинька -- ах! слишком он глупа!»
2
Прошли года. Доцентом и магистром
Я мчуся за границу в первый раз.
Берлин, Ганновер, Кельн -- в движенье быстром
Мелькнули вдруг и скрылися из глаз.
Не света центр, Париж, не край испанский,
Не яркий блеск восточной пестроты --
Моей мечтою был Музей Британский,
И он не обманул моей мечты.
Забуду ль вас, блаженные полгода?
Не призраки минутной красоты,
Не быт людей, не страсти, не природа --
Всей, всей душой одна владела ты.
Пусть там снуют людские мириады
Под грохот огнедышащих машин,
Пусть зиждутся бездушные громады,--
Святая тишина, я здесь один.
Ну, разумеется, cum grano salis!
Я одинок был, но не мизантроп;
В уединении и люди попадались,
Из коих мне теперь назвать кого б
Жаль, в свой размер вложить я не сумею
Их имена, не чуждые молвы...
Скажу: два-три британских чудодея
Да два иль три доцента из Москвы.
Все ж больше я один в читальном зале;
И верьте иль не верьте -- видит Бог,
Что тайные мне силы выбирали
Все, что о ней читать я только мог.
Когда же прихоти греховные внушали
Мне книгу взять «из оперы другой» --
Такие тут истории бывали,
Что я в смущенье уходил домой.
И вот однажды -- к осени то было --
Я ей сказал: «О Божества расцвет
Ты здесь, я чую,-- что же не явила
Себя глазам моим ты с детских лет?»
И только я помыслил это слово --
Вдруг золотой лазурью все полно,
И предо мной она сияет снова --
Одно ее лицо -- оно одно.
И то мгновенье долгим счастьем стало,
К земным делам опять душа слепа,
И если речь «серьезный» слух встречала,
Она была невнятна и глупа.
3
Я ей сказал: «Твое лицо явилось,
Но всю тебя хочу я увидать.
Чем для ребенка ты не поскупилась,
В том -- юноше нельзя же отказать!»
«В Египте будь!» -- внутри раздался голос.
В Париж -- и к югу пар меня несет.
С рассудком чувство даже не боролось:
Рассудок промолчал, как идиот.
На Льон, Турин, Пьяченцу и Анкону,
На Фермо, Бари, Бриндизи -- и вот
По синему трепещущему лону
Уж мчит меня британский пароход.
Кредит и кров мне предложил в каире
Отель «Аббат» -- его уж нет, увы!
Уютный, скромный, лучший в целом мире...
Там были русские, и даже из Москвы.
Всех тешил генерал -- десятый номер,--
Кавказскую он помнил старину...
Его назвать не грех -- давно он помер,
И лихом я его не помяну.
То Ростислав Фаддеев был известный,
В отставке воин и владел пером.
Назвать кокотку иль собор поместный --
Ресурсов тьма была сокрыта в нем.
Мы дважды в день сходились за табльдотом;
Он весело и много говорил,
Не лез в карман за скользким анекдотом
И философствовал по мере сил.
Я ждал меж тем заветного свиданья,
И вот однажды, в тихий час ночной,
Как ветерка прохладное дыханье:
«В пустыне я -- иди туда за мной».
Идти пешком (из Лондона в Сахару
Не возят даром молодых людей,--
В моем кармане -- хоть кататься шару,
И я живу в кредит уж много дней)
Бог весть куда, без денег, без припасов,
И я в один прекрасный день пошел --
Как дядя Влас, что написал Некрасов.
(Ну, как-никак, а рифму я нашел).
Смеялась, верно, ты, как средь пустыни
В цилиндре высочайшем и в пальто,
За черта принятый, в здоровом бедуине
Я дрожь испуга вызвал и за то
Чуть не убит,-- как шумно, по-арабски
Совет держали шейхи двух родов,
Что делать им со мной, как после рабски
Скрутили руки и без лишних слов
Подальше отвели, преблагородно
Мне руки развязали -- и ушли.
Смеюсь с тобой: богам и людям сродно
Смеяться бедам, раз они прошли.
Тем временем немая ночь на землю
Спустилась прямо, без обиняков.
Кругом лишь тишину одну я внемлю
Да вижу мрак средь звездных огоньков.
Прилегши наземь, я глядел и слушал...
Довольно гнусно вдруг завыл шакал;
В своих мечтах меня он, верно, кушал,
А на него и палки я не взял.
Шакал-то что! Вот холодно ужасно...
Должно быть, нуль,-- а жарко было днем...
Сверкают звезды беспощадно ясно;
И блеск, и холод -- во вражде со сном.
И долго я лежал в дремоте жуткой,
И вот повеяло: «Усни, мой бедный друг! »
И я уснул; когда ж проснулся чутко --
Дышали розами земля и неба круг.
И в пурпуре небесного блистанья
Очами, полными лазурного огня ,
Глядела ты, как первое сиянье
Всемирного и творческого дня.
Что есть, что было, что грядет вовеки --
Все обнял тут один недвижный взор...
Синеют подо мной моря и реки,
И дальний лес, и выси снежных гор.
Все видел я, и все одно лишь было --
Один лишь образ женской красоты...
Безмерное в его размер входило,--
Передо мной, во мне -- одна лишь ты.
О лучезарная! тобой я не обманут:
Я всю тебя в пустыне увидал...
В моей душе те розы не завянут,
Куда бы ни умчал житейский вал.
Один лишь миг! Видение сокрылось --
И солнца шар всходил на небосклон.
В пустыне тишина. Душа молилась,
И не смолкал в ней благовестный звон.
Дух бодр! Но все ж не ел я двое суток,
И начинал тускнеть мой высший взгляд.
Увы как ты ни будь душою чуток,
А голод ведь не тетка, говорят.
На запад солнца путь держал я к Нилу
И вечером пришел домой в Каир.
Улыбки розовой душа следы хранила,
На сапогах -- виднелось много дыр.
Со стороны все было очень глупо
(Я факты рассказал, виденье скрыв).
В молчанье генерал, поевши супа,
Так начал важно, взор в меня вперив:
«Конечно, ум дает права на глупость,
Но лучше сим не злоупотреблять:
Не мастерица ведь людская тупость
Виды безумья точно различать.
А потому, коль вам прослыть обидно
Помешанным иль просто дураком,--
Об этом происшествии постыдном
Не говорите больше ни при ком».
И много он острил, а предо мною
Уже лучился голубой туман
И, побежден таинственной красою,
Вдаль уходил житейский океан.
Еще невольник суетному миру,
Под грубою корою вещества
Так я прозрел нетленную порфиру
И ощутил сиянье Божества.
Предчувствием над смертью торжествуя
И цепь времен мечтою одолев,
Подруга вечная, тебя не назову я,
А ты прости нетвердый мой напев!
2б -- 29 сентября 1898
* "Она" этой строфы была простою маленькой барышней и не имеет
ничего общего с тою, к которой обращено вступление.
Примечание. Осенний вечер и глухой лес внушили мне
воспроизвести в шутливых стихах самое значительное из того,
что до сих пор случилось со мною в жизни.
Два дня воспоминания и созвучия неудержимо поднимались
в моем сознании, и на третий день была готова эта маленькая
автобиография, которая понравилась некоторым поэтам и
некоторым дамам.
Дракон
Зигфриду
Из-за кругов небес незримых
Дракон явил свое чело,-
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Ужель не смолкнут ликованья
И миру вечному хвала,
Беспечный смех и восклицанья :
"Жизнь хороша , и нет в ней зла !"
Наследник меченосной рати !
Ты верен знамени креста ,
Христов огонь в твоем булате ,
И речь грозящая свята .
Полно любовью Божье лоно ,
Оно зовет нас всех равно . . .
Но перед пастию дракона
Ты понял : крест и меч - одно.
* * *
Бедный друг, истомил тебя путь,
Темен взор, и венок твой измят.
Ты войди же ко мне отдохнуть.
Потускнел, догорая, закат.
Где была и откуда идешь,
Бедный друг, не спрошу я, любя;
Только имя мое назовешь -
Молча к сердцу прижму я тебя.
Смерть и Время царят на земле,-
Ты владыками их не зови;
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
18 сентября 1887
(Строфы века.
Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск-Москва, "Полифакт", 1995.)
ПАНМОНГОЛИЗМ
Панмонголизм! Хоть слово дико,
Но мне ласкает слух оно,
Как бы предвестием великой
Судьбины божией полно.
Когда в растленной Византии
Остыл божественный алтарь
И отреклися от Мессии
Иерей и князь, народ и царь,-
Тогда он поднял от Востока
Народ безвестный и чужой,
И под орудьем тяжким рока
Во прах склонился Рим второй.
Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим,
И всё твердят льстецы России:
Ты - третий Рим, ты - третий Рим.
Пусть так! Орудий божьей кары
Запас еще не истощен.
Готовит новые удары
Рой пробудившихся племен.
От вод малайских до Алтая
Вожди с восточных островов
У стен поникшего Китая
Собрали тьмы своих полков.
Как саранча, неисчислимы
И ненасытны, как она,
Нездешней силою хранимы,
Идут на север племена.
О Русь! забудь былую славу:
Орел двухглавый сокрушен,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамен.
Смирится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть...
И Третий Рим лежит во прахе,
А уж четвертому не быть.
(Поэзия Серебряного Века.
Москва, "Художественная Литература", 1991.)
* * *
Шум далекий водопада
Раздается через лес,
Веет тихая отрада
Из-за сумрачных небес.
Только белый свод воздушный,
Только белый сон земли...
Сердце смолкнуло послушно,
Все тревоги отошли.
Неподвижная отрада,
Все слилось как бы во сне...
Шум далекий водопада
Раздается в тишине.
(Поэзия Серебряного Века.
Москва, "Художественная Литература", 1991.)
ЭПИТАФИЯ
Владимир Соловьев
Лежит на месте этом.
Сперва был философ.
А ныне стал шкелетом.
Иным любезен быв,
Он многим был и враг;
Но, без ума любив,
Сам ввергнулся в овраг
Он душу потерял,
Не говоря о теле:
Ее диавол взял,
Его ж собаки съели.
Прохожий! Научись из этого примера,
Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера.
15 июня 1892
© Victor Kalashnikov
This file was downloaded from www.areopag.com
This text is in the public domain. It can be freely copied and distributed, provided no
modification is made to the contents of the file, including this note.